Точка сбора – небольшая площадка чуть в стороне от декоративных солнечных часов, стоящих возле фонтана перед стадионом «Труд». «Мы долго пытались и не могли найти места, связанные с жизнью и деятельностью Мартемьяна Никитича в Иркутске, – объясняет президент клуба молодых учёных «Альянс» Алексей Петров. – Совсем недавно мне попало в руки личное дело Рютина, и я узнал один адрес: улица Амурская, 64. Амурская-Ленина, если точнее: он уехал из Иркутска в середине двадцатых годов, когда центральные улицы уже официально были переименованы, но даже в газетах ещё встречались их старые названия. Дом находился примерно в этом месте».

«Сравнивал с такой величиной как Ломоносов»

Замечание касается скорее того периода, когда Рютин уже стал видным политическим деятелем. Если брать более ранний период, то он был связан с фабрикой Кармацких, как пишет летописец Нит Романов, «выпускавшей на продажу пряники и сушки». Здесь тринадцатилетний мальчишка из деревни Верхне-Рютино Балаганского уезда, оказавшийся в губернском городе благодаря зажиточному соседу Федосу Жилкину, трудился в качестве разнорабочего. «Работу кончали в десять и даже одиннадцать часов вечера и начинали в четыре часа утра, – вспоминал он в автобиографии, написанной в 1923 году. – Меня старались использовать как взрослого рабочего: я должен был таскать кули с овсом, а иногда и с мукой в лавку, стоять за прилавком, ухаживать за лошадью, чистить ее, возить со двора мусор и прочее».​

​ «Когда я ещё раз обращался к биографии Рютина, то, пусть прозвучит нескромно, невольно сравнивал его с такой величиной как Ломоносов, – признаётся ведущий «Прогулки по старому Иркутску», кандидат исторических наук, доцент Пётр Боханов. – Мальчик из обычной крестьянской семьи, который имел врождённые задатки, с детства показывал успехи и стремился к большему, прошёл такой же путь из деревни». В чём-то ранний этап биографии Мартемьяна Никитича похож на историю Мартина Идена. Как и герой-идеалист Джека Лондона, он всячески искал возможность образования и самообразования (ему повезло поступить в Иркутскую учительскую семинарию), и точно так же в итоге обратился к социал-демократии, в которой видел средство улучшения условий трудящихся. Одновременно с учёбой Рютин писал в местные газеты – «Иркутское слово», «Восточная Сибирь», «Сибирские вести». Его статьи публиковали и в читинском «Забайкальском обозрении».

В начале Первой мировой он был в числе тех, кто считал, что «Великая война» обязательно кончится революцией. Так что нет ничего удивительного в его вступлении в октябре 1914 года в ряды большевиков. В июне 1915 года его мобилизуют, а в октябре как человека с образованием направляют в 1-ю Иркутскую школу прапорщиков. Через три месяца следует назначение во 2-й Сибирский запасной стрелковый полк, а затем перевод в 618-ю пешую Томскую дружину в Харбин для дальнейшего прохождения службы. И там, и там Мартемьян Никитич создал солдатские кружки, в которых вёл большевистскую пропаганду. В марте 1917 года, несмотря на запрет, Рютин сообщил сослуживцам о произошедшей в Петрограде революции, пока ещё Февральской. «После Октябрьской революции он, имея достаточный опыт воинской службы, стал командующим Иркутским военным округом», – завершает Боханов первую часть «Прогулки…».

«Стоит во главе банды, оперирующей севернее Иркутска»

Рассказ продолжается, когда мы переходим улицу Карла Маркса и собираемся перед главным корпусом Иркутского государственного университета. Здесь сосредоточены символы сразу нескольких эпох – «Белый дом», когда-то бывший резиденцией местных генерал-губернаторов и до недавнего времени вмещавший научную библиотеку ИГУ, и памятник красным, погибшим в декабрьских боях 1917 года. «В ответ на требование революционного комитета сдать оружие и мирно разойтись юнкера и офицеры Белой армии ответили отказом, – напоминает Пётр Петрович. – Завязались самые настоящие бои, сюда подошли красногвардейские дружины из Черемхова, Нижнеудинска и даже Ачинска». Со стороны красных были убиты 229 человек, белые потеряли 58, число погибших мирных жителей превысило три сотни.

Рютин, который с сентября 1917 года был председателем Объединённого совета рабочих и солдатских депутатов Харбина, председателем Харбинского комитета РСДРП(б) и редактором партийного журнала «Борьба», в это время оказался в городе и был назначен командующим Иркутским военным округом. В марте 1918 года его избрали заместителем Иркутского губернского исполнительного комитета, который возглавлял Яков Шумяцкий. Гражданская война однако заставила его вернуться к военному делу: Мартемьян Никитич успел побывать начальником гарнизона Слюдянского района, комендантом Полевого штаба Прибайкальского фронта, поработал в политотделе 5-й армии. Командовал он и партизанским отрядом или, по версии контрразведки колчаковцев, стоял «во главе банды, оперирующей севернее Иркутска». «Активно участвовал в свержении власти Колчака, – добавляет Боханов. – Никаких политических акцентов мы не расставляем и предоставляем каждому возможность по-своему оценивать эти события».

«Выражает своё несогласие с проводимой политикой»

До места, на котором завершается прогулка, идти меньше квартала. Впрочем, вместо участка неподалёку от перекрёстка улиц Карла Маркса и 5 Армии, можно было пройтись и до здания бывшего «Гранд-отеля», где когда-то был книжный магазин «Родник», а теперь продают косметику и одежду. «Я часто мимо этого здания хожу, и мне так хочется, чтобы здесь снова был отель, – замечает Пётр Петрович. – Но оно уже наполнено торговыми учреждениями, офисами и тому подобным. А в двадцатые Рютин, собственно, в нём долгое время работал». В декабре 1920 года Мартемьян Никитич, уже возглавлявший президиум Иркутского губернского исполнительного комитета, встречался с председателем Всероссийского ЦИК Михаилом Калининым.

В Иркутске Рютин не задержался – в марте 1921 года его отозвали в Москву для участия в X съезде РКП(б) – том самом, на котором объявили о переходе к новой экономической политике. Участвуя в партийных дискуссиях, связанных с НЭПом, он ездил по стране, бывая в том числе и в Сибири. Следующей вехой в карьере стала должность ответственного секретаря Дагестанского областного комитета РКП(б), а в декабре 1923 года Мартемьяна Никитича назначают секретарём Краснопресненского райкома партии. Само собой, завязываются знакомства с видными партийными деятелями, среди которых были Николай Бухарин и Алексей Рыков. Встречался он и с Иосифом Сталиным.

«Когда начинается процесс коллективизации, его как уполномоченного ЦК ВКП(б) отправляют в Восточную Сибирь, – рассказывает Боханов. – На местах он убеждается в том, что очень много перегибов в колхозном движении. Выражает своё несогласие с проводимой политикой и все свои доводы излагает в послании Сталину, из которого отчасти появилась статья «Головокружение от успехов». Это был 1930 год, Сталин ещё прислушивался к замечаниям, но потом стал с подозрением относиться к любому инакомыслию». Пока бывшему заместителю главного редактора «Красной звезды», ставшему членом президиума Высшего совета народного хозяйства и руководившему Центральным государственным кинематографическим предприятием, нечего было бояться.​

​ Когда шла подготовка к XVI съезду партии, первый секретарь Московских городского и областного комитетов ВКП(б) Лазарь Каганович сообщил Мартемьяну Никитичу, что его кандидатуру хотят выдвинуть в Центральный комитет. Было одно условие: написать «покаянную» статью, в которой осуждались бы правые уклонисты и признавались бы заслуги Сталина. Статья так и не была подготовлена, но в августе вождь неожиданно пригласил Рютина к себе на дачу в Сочи. По свидетельствам современников, два дня они вели некие разговоры, содержание которых неизвестно. Чем бы они не закончились, в ноябре 1930 года в ЦК партии поступает письменное донесение работника наркомата оборонной промышленности Немова (его, к слову, расстреляли в 1937 году): якобы на курорте в Ессентуках Рютин вёл антипартийную агитацию. Начинается расследование. О его методах свидетельствует хотя бы стенограмма очной ставки, где Немов утверждает, что Рютин называл Сталина «фокусником, шулером, политиканом, который доведёт страну до гибели». «Потом, когда приехал из Кисловодска, говорил, что его надо спихнуть, – добавлял автор донесения. – А когда мы его смахнём, тогда мы справимся. Дальше, во что бы то ни стало надо вести и среди рабочих, и в деревне такую линию, что все беды – всё это следствие политики Сталина. Он глава. Он во всём виноват». Ответ Мартемьяна Никитича был кратким: «Лжёшь, мерзавец, лжёшь». Несмотря на то что предъявленные обвинения ничем не подтверждались, его взяли под стражу, но в конце 1931 года освободили по решению коллегии ОГПУ СССР. «Казалось бы, ему теперь ничего не угрожает, – продолжает Боханов. – Но тучи-то сгущаются и, как мы знаем, сгустятся они после убийства Кирова в 1934 году. Пока не время было заниматься Рютиным. А он всё более убеждался в том, что политика, которую проводит Сталин, по сути является диктаторской».

В марте 1932 года Рютин, работавший экономистом во Всесоюзном объединении по электрификации сельского хозяйства «Союзсельэлектро», создаёт «Общество защиты ленинизма», позднее ставшее известным как «Союз марксистов-ленинцев». К нему присоединились руководитель плановой группы Центроархива Василий Каюров и руководитель группы Наркомата рабоче-крестьянской инспекции РСФСР Михаил Иванов. Именно по их рекомендации Мартемьян Никитич подготовил обращение «Ко всем членам партии», в основе которого лежала его брошюра «Сталин и кризис пролетарской диктатуры». В ней он последовательно, опираясь на ключевые труды марксистов и «завещание» Ленина, доказывал, что Иосиф Виссарионович «является диктатором, но не является вождём». «Троцкистов» он объявил контрреволюционерами, а «троцкизм» – социал-демократическим уклоном, – писал, в частности, Рютин. – Однако сразу же после XV съезда, решения которого целиком были направлены против «троцкистов», когда он решил после «троцкистов» расправиться с «правыми» и когда он увидел, что бить Бухарина и его группу справа тактически было невыгодно, он в области индустриализации и политики в деревне стал проводить прямо противоположную решениям съезда политику. Сталин утверждает, что его сверхиндустриализация, нажим не только на кулака, но и на середняка, чрезвычайный налог, изъятие полутора миллиардов рублей из кооперации, а в дальнейшем и повышение цен, карточки, очереди – всё это нечто совсем иное, чем предложения «троцкистов». Для этого ему однако пришлось всё перевернуть и поставить на голову: то, что раньше называл он в области индустриализации и политики в деревне ленинизмом, объявил правым оппортунизмом, а что раньше объявлял троцкизмом – теперь назвал ленинизмом».

Арест последовал уже 15 сентября 1932 года – днём ранее в ЦК ВКП(б) поступило заявление от членов партии Кузьмина и Стороженко о том, что на дне рождения жены старшего инспектора Наркомснаба СССР Александра Каюрова (сына Василия Каюрова) они ознакомились с обращением «Ко всем членам партии». Высшую меру наказания к партийным деятелям тогда применяли крайне редко, но именно на ней настаивал Сталин, когда этот вопрос рассматривали на заседании Политбюро. Однако на защиту Мартемьяна Никитича и его единомышленников встали Сергей Киров, Валериан Куйбышев и Григорий Орджоникидзе. В итоге Рютину дали десять лет политизолятора, остальных осудили на меньшие сроки лагерей и высылки.

«Никогда террористом не был»

Удивительно, но тяжёлые условия Суздальского изолятора не сломили Мартемьяна Никитича. Он регулярно писал родным – в общей сложности сохранилось более трёхсот писем. «Зубрю английский, читаю кое-что по беллетристике на немецком языке, прочёл ряд произведений Н. К. Михайловского; сейчас берусь за Добролюбова, – сообщал он в одном из них, датированном 6 июля 1933 года. – Михайловский, и Добролюбов когда-то были читаны, но читал я их по-ученически. Теперь полезно перечитать. Английский двигается успешно…». Изучая научную литературу, газеты и журналы, которые можно было достать в заключении, он рассуждал о том, что в ближайшие четыре-пять лет Японии предстоит вести войну с США и СССР, а сами тактика и стратегия боевых действий кардинально изменятся: «Пехота будет играть второстепенную роль, наземная артиллерия окажется в значительной части ненужной и неиспользованной, кавалерия может быть использована лишь на малокультурных театрах войны, а решающими родами оружия будут авиация, дирижабли и химия». Додумался он и до того, что «германские фашисты или должны обанкротиться в самое же ближайшее время, или должны воевать с нами, или с Францией и Польшей, или с Францией, Польшей и СССР». Пророческие, как оказалось, рассуждения перемежались рассказами о существовании в тюрьме, вопросами о жизни родных и наставлениями сыну, вынужденному бросить учёбу, «на практике всемерно совершенствоваться, не застывать на одном месте, стараться расширить размах своей работы, следить всё же за специальной литературой и всё время предъявлять к себе максимум требований».​

​ Рютин регулярно обращался и в ЦК партии, взывая к своим потенциальным сторонникам. Даже после наступления «ежовщины», когда его этапировали во внутреннюю тюрьму НВКД в Москве и обвинили в терроризме, он писал в ЦИК СССР: «Я никогда террористом не был, не являюсь и не буду. Никогда террористических взглядов не имел и не имею. Нигде, никогда, никому никакого сочувствия террору не высказывал и относился к нему всегда враждебно. Новое толкование отдельных цитат из документов явно пристрастно и тенденциозно». Репрессивный аппарат к этому и другим воззваниям остался глух. Не обратил он внимания и на такие жесты отчаяния, как длительная голодовка и попытка покончить с собой. 10 января 1937 года в ходе процесса, длившегося 40 минут, его признали виновным в создании организации, готовившей террористический акт против руководства партии и правительства, и приговорили к расстрелу. Согласно протоколу, на вопрос председателя Военной коллегии Верховного суда СССР Василия Ульриха о том, признаёт ли он себя виновным, Мартемьян Никитич не ответил и «вообще отказался от дачи каких-либо показаний по существу предъявленных ему обвинений». Приговор привели в исполнение через полтора часа.

«Его семью – маму, которая ещё была жива, жену, двоих сыновей и дочь – сослали в Казахстан, чтобы предать забвению саму их фамилию», – говорит ведущий «Прогулки…». В этом стремлении власти пошли ещё дальше: деревни Верхне-Рютино и Нижне-Рютино переименовали в Верхне-Ангарское и Нижне-Ангарское (обе в шестидесятые были затоплены при заполнении водохранилища Братской ГЭС). Судьба Рютиных сложилась трагически – выжила только Любовь Мартемьяновна. Она добилась, чтобы её отца реабилитировали 8 июня 1988 года. Она же сохранила часть его библиотеки и письма родным, позволившие восстановить биографию революционера. Живы остались потомки и дальние родственники Мартемьяна Никитича. Память о нём поддерживают историки, из профессионального долга интересующиеся сталинскими репрессиями. «Думаю, если не в центре города, то хотя бы в новом микрорайоне может найтись место улице Рютина», – предлагает напоследок Боханов».